2020-3-13 07:46 |
Сначала мне казалось, что история с коронавирусом — помешательство информационного общества. Или непонятно кем проводимый эксперимент по разрыву коммуникаций. Теперь поменял мнение: история с эпидемией показывает, каких высот достигло здравоохранение в некоторых странах. Но то, что мир сошел с ума, тоже в голове осталось. Потому что из всех объяснений медиков так и осталось непонятным, чем этот вирус опаснее прочих опасных болезней. Вот туберкулезом в мире каждый год заболевает 10 млн человек, каждые день от него умирает 4 тысячи, за год — 1,5 млн. Но никто не пытается карантины устраивать, границы закрывать и авиарейсы отменять. А тут 120 тысяч в мире заболели — и всеобщая паника. Понятно, почему с туберкулезом так спокойно. Потому что болезнь знакомая. В развитых странах с ней успешно справляются. А то, что в неразвитых не справляются, — так у нас разная ценность жизни: жителей Бангладеш (где с туберкулезом совсем плохо) нам не так жаль, как итальянцев. И если бы коронавирус где–то там — в Пакистане или Шри–Ланке — свирепствовал, мы бы на него внимания не обращали. Если же посмотреть на количество зараженных коронавирусом в разных странах мира, то очевидно, что их число зависит от развития системы здравоохранения. В Швеции выявили 326 зараженных, в Турции только одного. Что это значит? Это значит, что в Швеции медицина умеет распознавать вирус, а в Турции — нет. Если в Норвегии с населением 5 млн нашли 400 больных коронавирусом, а в Литве с населением 2,7 млн — только трех, это не значит, что норвежцы почему–то чаще ездили по зараженным районам и целовались с каждым китайцем. Это означает, что их здравоохранение в 100 раз эффективнее литовского. Сколько в России реально зараженных вирусом — неизвестно. Потому что массовых обследований нет возможности проводить. И умерших от пневмонии на вирус не проверяют. И вообще, мы бы спокойно жили, если бы страны с высоким уровнем здравоохранения не сошли с ума и не решили оградить себя от опасностей. Понятно, что Петербургу не избежать введения московских запретов. Иначе петербургские власти покажут себя более беспечными, чем власти Москвы. Зачем Москва ввела карантины? С одной стороны — это карго–культ. То есть мы делаем так, как большие братья. Если Италия и Франция вводят, то и мы тоже. С другой стороны, карантин — это плацебо. С конца XVIII века словом placebo называют лекарства, которые лечебными свойствами не обладают, но пациентам помогают. Один из первых примеров эффекта плацебо в медицине задокументирован в 1794 году. Врач, итальянец по фамилии Герби, избавлял от зубной боли с помощью нанесения на больной зуб секреции червей. Герби подробно записывал результаты своих опытов. 68% его пациентов сказали, что после применения мази из червей зубная боль у них исчезала примерно на год. Тут важно, что сам Герби считал, что секреции червей помогают, а его веру разделяли пациенты. Еще в относительно недавние времена больных лечили ртутью и порошком из египетской мумии (его требовал нанести на рану президент Линкольн после покушения). И лечили успешно. Сейчас плацебо оказывает на пациентов то же положительное действие — только мумиями не пользуются, потому что они в дефиците. Например, в середине ХХ века кардиологи лечили стенокардию методом перевязки артерий грудной клетки. Под анестезией хирург вскрывал грудину больного, перевязывал две внутренние артерии. После этого давление в околосердечных артериях росло, счастливые пациенты чувствовали облегчение. Эта операция практиковалась 20 лет. Но в 1955 году кардиолог Леонард Кобб засомневался и пошел на довольно жуткий эксперимент — половине своих пациентов провел реальные операции, а половине делал на груди два надреза и ничего больше. Пациенты из обеих групп испытали моментальное облегчение в груди. Так вот, карантины в России, где неизвестно сколько людей на самом деле заражены и где подозреваемых любят помещать в общие палаты, — это плацебо. Плацебо для чиновников, которые верят, что делают доброе дело для народа. Плацебо для народа, который видит, что чиновники что–то делают. Конечно, неплохо было бы объявить какое–нибудь лекарство спасением от коронавируса (не только мытье рук, но и какую–нибудь настоящую на вид таблетку, изобретенную в секретной лаборатории ФСБ). Мы бы, может, так и сделали, но единое с Западом информационное пространство мешает. В истории с коронавирусом мы целиком зависим от Запада: как только в Италии объявят, что эпидемия у них пошла на спад, так и у нас все сразу станет хорошо. Будем ждать. Сергей Балуев, главный редактор журнала "Город 812", специально для "ДП"
Подробнее читайте на dp.ru ...
