2021-1-25 09:16 |
Русский язык богат и многогранен, и в нём есть масса слов, созданных для описания совершенно особенного, русского человека. Одно из них – глагол "стенать" со всеми возможными производными.
Русский язык богат и многогранен, и в нём есть масса слов, созданных для описания совершенно особенного, русского человека. Одно из них – глагол "стенать" со всеми возможными производными. Стенания — типично русское занятие, которое часто свойственно даже тем, кто волею судеб вырван из привычной среды. Именно в этом стиле исполнен текст Константина Хайта "Мясорубка на обочине" (см. "ДП" № 180 от 07.12.2020), обращающий на себя внимание смелыми суждениями и эпическими обобщениями. Автор, сочувственно относящийся к наёмным работникам технологических гигантов, сообщает нам, что сегодня "возрождено крепостное право", что "каждый человек, который что–то умеет, рано или поздно попадает в лапы того или иного “нового феодала”", а любая крупная корпорация — это "та же вассально–ленная система", и в ней есть только "приоритет лояльности перед эффективностью" и "никакого реального разделения властей". В общем, не остаётся сомнения, что в эпоху Microsoft и Facebook наш мир стремительно движется в прошлое. Я не могу знать, чем именно был расстроен автор, что ему привиделась такая картина, но уверен в том, что он ошибся, причём сильно, в основных приводимых сравнениях. Во–первых, вассально–ленная система, начало которой было положено в Европе Кьерсийским капитулярием 877 года, основывалась не на предоставлении наделов за службу или функцию, а на наследственном владении титулами и территориями, чему лично я не нахожу аналогий в невероятно подвижных структурах современных корпораций, где занимать одну и ту же должность хотя бы несколько лет становится всё проблематичнее. Кроме того, в феодальной системе были не только сеньоры и вассалы, но и крестьяне, власть господ над которыми основывалась на собственности феодалов на землю. Я не слышал, чтобы сейчас менеджеры Tesla и SpaceX передавали должности по наследству, а рядовые работники Google не могли купить себе компьютер и начать писать программы самостоятельно. Современный мир соединил информационного работника со средствами производства, тогда как феодальный основывался на их жёстком разделении. Во–вторых, значительная часть сегодняшних творческих работников могут работать и без "феодала". Сегодня 6% ВВП Соединённых Штатов создаётся индивидуальными работниками, которых в 2018 году в стране насчитывалось 26,4 млн человек (при феодализме, напомню, индивидуальным бизнесом было разве что нищенство или юродство). В США каждый год создаётся около 140 тыс. стартапов, и 300 с небольшим из них за последние 20 лет стали компаниями с капитализацией более $1 млрд. 23 из 25 самых богатых американцев создали своё состояние с нуля, причём 16 из них — в сфере высоких технологий. Никакой особой лояльности к кому–либо они не проявляли — и ничего подобного в феодальной системе нельзя было себе даже представить. Если эти люди оказываются вовлечены в крупнейшие корпорации, то в основном по собственной воле (например, продав им свои компании) и на своих условиях. В–третьих, при феодализме общественное положение определялось почти исключительно статусом. Потеря земельного владения или статуса фаворита оборачивалась катастрофой — человек мог разве что стать странствующим рыцарем и с честью пасть в Крестовом походе. Сегодня главным активом работника hi–tech является его интеллект, который — в отличие от земли или замка — невозможно отнять. Со своими уникальными творческими способностями и накопленным даже в ходе работы в крупной технологической корпорации опытом работник может быть востребован везде, а капитализация многих компаний падает, когда команды профессионалов уходят из одной в другую или открывают собственное дело (что сегодня происходит практически сплошь и рядом). В–четвёртых, феодальное общество, в котором и впрямь можно было увидеть приоритет лояльности над эффективностью, практически не развивалось. Технологии ведения войны не изменялись с VIII по XIII век; архитектурные стили сменялись раз в 200–300 лет; а средний темп экономического роста, согласно расчётам А. Мэддисона, с эпохи Каролингов до Французской революции не превышал 1% за десятилетие. Любой живущий сегодня человек, видя, как изменился мир за последние четверть века, признаёт, что эффективность играет в нашем мире неизмеримо бoльшую роль, чем на любом этапе существования феодального строя (замечу, что там, где сегодня лояльность вновь выходит на первый план среди всех значимых составляющих успеха, развитие останавливается, — чтобы убедиться в этом, читатели могут просто оглянуться вокруг). Наконец, в–пятых, стоит вспомнить, что классические феодальные общества существовали в Европе не менее шести столетий (если считать от распада империи Карла Великого до воссоздания абсолютизма в XV–XVI веках). С момента же появления первых современныx hi–tech–компаний прошло в лучшем случае 30–40, а если мы говорим не о крупных производителях компьютеров или софта, а об интернет–гигантах — то всего каких–то 15–20 лет. Делать далеко идущие выводы относительно того, какое общество формируется у нас на глазах, на основании опыта одного неполного поколения как минимум неосторожно, а сравнивать мимолётное и неустойчивое состояние с одним из самых стабильных в истории человечества — и вовсе очень неосмотрительно. Именовать современное общество "неофеодальным" стало модно. Часто это связывают с нарастающей политической раздробленностью и сепаратизмом; иногда — с ренессансом религиозного сознания и фанатизма; порой — с системой "кормления" бюрократии в авторитарных странах. Но вот попытки представить в виде феодальных динамичные структуры информационного общества мне, честно говоря, пока ещё не встречались. Когда–то была придумана шутка о демонстрации римских рабов, несущих лозунг "Да здравствует феодализм — светлое будущее всего человечества!". Если новый феодализм будет воплощён в информационных компаниях и прочем хайтеке, лозунг этот заиграет новыми гранями — и прежде всего потому, что слишком уж неплохо живут "новые крепостные". Автор пугает нас, говоря, что "система трансфертов для IT–специалистов по образцу футбольной или хоккейной — не такое уж далёкое будущее". Вполне может быть, что так и произойдёт, но напомню, что с 1985 по 2017 год стоимость самого дорогого трансферта в мировом футболе подскочила с € 2,9 млн до € 222 млн, а средняя зарплата футболиста в 10 ведущих клубах Европы повысилась в 56 раз. Уверен, читатели "ДП" уже впали в ступор от непривлекательной картины будущего, ожидающего очередных обездоленных. Хорошо известно, что тексты, которые содержат пусть и не апокалиптические, но тревожные или угнетающие прогнозы, читаются намного активнее и запоминаются намного лучше, чем излучающие оптимизм. Однако мне кажется, что, вступая во второй год пандемии и экономического кризиса, нам не стоит перегружать себя негативом. Особенно если его пытаются искать в сфере, которая за последние десятилетия принесла людям больше свобод и возможностей, чем любая иная.
Подробнее читайте на dp.ru ...
