2021-6-12 09:52 |
Современный петербургский роман – мираж. Его нет. Или он вам померещился.
Современный петербургский роман – мираж. Его нет. Или он вам померещился. Займёмся, однако, проверкой знаний о прекрасном. Я сосчитаю до трёх, а вы с ходу ответите, какой петербургский роман в постдовлатовскую эпоху вам на сердце лёг. То есть такой роман, где действие неотделимо от декорации Петербурга. Раз. Два. Три? Тут почти у всех, даже у питерских патриотов, взгляд делается, знаете ли, смущённым. У меня тоже. То есть нельзя сказать, что питерская тема в прозе последних трёх десятилетий отсутствует (напомню, что Довлатов умер в Нью–Йорке в 1990–м, когда его в Ленинграде знать не знали, — довлатовская исключительная популярность исключительно посмертна). Но это либо литература советских истоков (до сих пор переиздаются "Легенды Невского проспекта" Михаила Веллера и "Речка Оккервиль" Татьяны Толстой — ровесники довлатовского "Чемодана"). Либо это ныряние в СССР — как в "Скунскамере" Андрея Аствацатурова. Там дрожащий такой, нежный Ленинград в районе Сосновского лесопарка. Мальчик последним приходил на физру, на физре бегали на лыжах. А в Серебряный пруд слили из теплоцентрали горячую воду, о чём всем сказали. Но он же последним пришёл, он не знал… Или это уход в мощнейший индустриальный Ленинград — затем ветшающий и распадающийся, как в романе "Завод “Свобода”" Ксении Букши. Роман Букши — имхо, в этом ряду лучший. Не зря его как–то раз в грузинском шалмане на Греческом проспекте, будучи в подпитии и в ажитации, так расхваливал Дмитрий Быков… К слову, и у самого Быкова действие "Остромова" и "Орфографии" происходит в Петрограде под ранними большевиками… Но всё равно городом Быкова мы будем считать Москву. Хороший петербургский роман — уровня "Петербурга" Белого — мог бы написать Павел Крусанов на пике своего имперского подъёма. Это было ещё до Путина, на исходе Ельцина, — Крусанов тогда горел имперской идеей, у него это перепрело в роман "Укус ангела". Про который Хакамада говорила, что это просто wow! Кто б знал, что вся эта имперскость кончится войной с Грузией и Украиной… Спустя десятилетие Крусанов написал питерский роман "Мёртвый язык". Там абсолютно голые люди идут по улице Марата, а вся мистика творится по соседству, в Музее Достоевского. Когда я спросил в Музее Достоевского, знают ли они об этом романе, то в ответ получил, что они и о Крусанове–то не ведают. После чего музей немножечко для меня потух. Правы там были в одном: "Мёртвыми языками" в новейшие времена в России перестали интересоваться. Поскольку язык литературы сам стал превращаться в мёртвый. Питерская литература, будем честны, умерла. Не случайно Аствацатуров сегодня пытается воскресить, всячески рекламируя, написанный ещё в 1980–х роман "Мальчик" Олега Стрижака ("Роман в воспоминаниях, роман о любви, петербургский роман в шести каналах и реках"). Ну это уже прямо по нашей теме, так? Однако лучше было бы этот роман забыть. Он жутко советский: велеречивый, напыщенный и дико нелепый в попытке автора приколотить себя к вечности подручными гвоздями, типа питерских теней, всех этих корнетов–гусаров–после–пьянки–садятся–в–шаткое–седло… Зачем эксгумировать мёртвое? Полагаю, затем, что не хватает живого… Что у нас ещё есть из современного? Питерские антиутопии, написанные писательницей Е. Ч. под псевдонимом Фигль–Мигль? Увы, это не мой жанр, и моего мнения о них не ждите. Сергей Носов с его "Членом общества" (фон — Ленинград, 1990–е) и "Франсуазой"? Носов, который?.. Носов, Носов, Носов… Стоп! Те питерские книги последних 30 лет, которые я читал действительно с интересом, — все были документальными. Это были эдакие путеводители, гиды по городу, "гиды" в том смысле, в каком гидом является блестящий и великий "Лондон" Акройда. У Сергея Носова я запоем и с восторгом прочитал оба тома "Тайной жизни петербургских памятников" (рекомендую), а сейчас мой ридер раскрыт на пока ещё недочитанной носовской "Книге о Петербурге" (вышла в прошлом году). С таким же наслаждением я читал путеводители Льва Лурье по Петербургу Достоевского и Петербургу Довлатова. С таким же — "Другой Петербург" Константина Ротикова (это рассказ о гей–Петербурге). "Другой Петербург" особенно примечателен: это ироничная и страстная книга, неожиданно созданная скучным, хотя и дотошным краеведом П., — эдакая лебединая песня, когда певец плюёт на запреты. И я говорю о ней не только потому, что книга действительно хороша, а потому, что современная документальная проза о Петербурге куда лучше "художки". То есть в этом жанре тоже тьма всякой пошлятины, всех этих "Легенд и мифов Санкт–Петербурга", — но всё равно этот извод интереснее. И объяснений тому, отчего современный Петербург в документальной литературе жив, а в художественной нет, у меня два. 1. Худлит оказался съеден нон–фикшен — собственно, так происходит не только с петербургской темой, а вообще с любой. 2. Чтобы написать про Петербург, нужно из Петербурга уехать, желательно навсегда, на манер Довлатова. Про родину писать сподручнее в эмиграции. Но, какое бы объяснение мы ни приняли, факт остаётся фактом: современного питерского романа нет — и ждать не приходится. А вот документальные книги есть. Тем и утешаемся.
Подробнее читайте на dp.ru ...
